Другим сердцам не наводи.

Фортуна будто сон минется;

Но если мы разумно спим,

На сердце радость остается,

Коль счастье с ближними делим.

В другой оде, «Спокойство», читаем:

Когда твой дом обилен,

Со ближними делись;

Когда в народе силен,

О ближних ты пекись.

Эта филантропическая жилка — самая характерная особенность Хераскова как сочинителя од. Один раздел VII тома называется «Анакреонтические оды»[33], но напрасно было бы искать здесь прославления наслаждений жизни, как в «Анакреонтических песнях» Державина. У Хераскова и в этих одах та же проповедь воздержания и нравственного самосовершенствования. Анакреонтическими же Херасков назвал их, очевидно, не из-за содержания, а по их форме: в противоположность нравоучительным, они написаны белым стихом (без рифм) и, по большей части, трехстопным ямбом.

Из духовных стихотворений, напечатанных в Собрании сочинений Хераскова, обращают на себя внимание «Три главы из премудростей Соломоновых» и «Утешение грешных». В первом осуждаются те, кто ошибочно полагает, что мы рождены на свет случайно, что

Угаснет искра, тело будет

Единый пепел, хладный прах;

И мир со временем забудет

О нашей жизни и делах…

Цветы доколе не увянут,

Сплетем себе из них венец;

Да в сладость наши дни нам станут.

Такие рассуждения приводят подобных людей к черствости сердца:

Бессильных, праведных погоним

И добродетель утесним;

К старейшим слуха не приклоним,

Печальных вдов не пощадим.

К чему нам праведник полезен?

Злословит наши он дела;

И грех, который нам любезен,

Сей грех — в его устах хула.

Но Бог не потерпит нечестия и воздаст каждому по делам его.

Отвержен будет нечестивый,

И меж святыми не вмещен;

Гонитель кротких, горделивый,

От Бога будет отвращен.

Блажен, кто не был сладострастен,

Хотя плода и не принес;

Он будет жребия причастен

Счастливых жителей небес,

Кто подвиг к святости имеет,

Того благословится труд;

Как древо он цветет и зреет,

Плоды его не отпадут.

В стихотворении «Утешение грешных», написанном в виде песни, показательны даже названия отдельных глав: «Иисус всех грешников приемлет» (II гл.); «Порядок принятия грешников» (V гл.); «Что есть принятие» (VI гл.); «Умножает приемлемых». Последние строчки отдельных строф в каждой главе, как правило, совпадают, что еще больше подчеркивает песенный характер стихотворения. Указывает на это и заключительная строфа всего стихотворения. Кто любит Бога, тот исцеляет раны Спасителя, кто равнодушно смотрит на распятие, умножает Его муки. После этой мысли и идет заключительная строфа:

Исцелителя целите,

Люди! верою своей;

Плачем жажду утолите,

Страждет, страждет Агнец сей;

Раны током слез омойте,

Плачьте вы и плача пойте:

Распят, Боже, ты за нас,

На кресте и мы распнемся,

Да Твоими наречемся

Воскресенья в страшный час!

Пламенеющая звезда

Наибольшим уважением у масонов пользовалась мистическая поэма Хераскова «Владимир». В первоначальном виде она была закончена в 1785 г., но потом тщательно исправлялась и дополнялась автором, и в третьем издании (1809) состояла уже из восемнадцати песен. «Ежели кто будет иметь охоту прочесть моего “Владимира”, — писал Херасков в предисловии к третьему изданию, — тому советую, наипаче юношеству, читать оную не как обыкновенное эпическое творение, где по большей части битвы, рыцарские подвиги и чудесности воспеваются; но читать как странствование внимательного человека путем истины, на котором сретается он с мирскими соблазнами, подвергается многим искушениям, впадает во мраки сомнения, борется с врожденными страстями своими, наконец, преодолевает сам себя, находит стезю правды и, достигнув просвещения, возрождается. Не учительским скучным голосом преподаю наставления, как достигать света истины; не с важностью проповедника, мне неприличною, возвещаю, как возродиться человек может; но в духе, свойственном песнопевцу, робкому песнопевцу, единственно о христианском просвещении Владимира поведаю, России просветителя и нареченного равноапостольным. Повесть важна, велика и восторгов достойна.»

Хотя автор и заявляет, что не хотел давать наставлений и читать проповеди, вся поэма проникнута характерной для масонства идеей необходимости нравственного возрождения. Противопоставляя «внутреннюю» церковь — церкви «внешней», масоны, как известно, большей частью к духовенству относились отрицательно. Они считали, что подавляющее большинство русского духовенства свое христианство выражает только в обрядах. Максим Невзоров писал: «Духовные сделались совершенными торгашами, стараются только умножить свои доходы.» Параллели таким мнениям щедро рассыпаны в поэме Хераскова:

Когда бы истинный людьми был познан Бог,

Роскошствовать бы жрец, ни сеять зла не мог:

Но там утратится благоустройства мера,

Где царствует обряд.

Многое в Ветхом Завете толкуется в поэме в переносном смысле. Греческий мудрец рассказал князю о том, как был создан человек и как он пал.

Преподал он царю преданий смысл буквальный.

Потом открыл и свет и дух во буквах дальний.

Святые письмена, он рек, есть тайный храм.

Яснее самых звезд премудрость скрыта там.

Во всю вселенную как крылья простирая,

Премудрость Божия преходит в край из края.

Тебе поведал я Адамово паденье,

Поведал грех его, поведал искушенье;

Но ведай, князь, и верь, что древо и Адам

 Не есть никто другой, но все сие ты сам.

Тебе о том плоде, о князь, я возвестил,

Которым праотца лукавый змей прельстил.

Коварство, гордость, лесть, надменности ума,

Пороки скотские, болезнь и смерть сама,

Все крылось яко змий во плоде, только в малом;

И всякое добро своим убило жалом,

Единой не могло в плоде отравы быть,

Могущей из сердец надежду истребить.

От кающихся Бог не вовсе отвратился,

Он, весь надеждой став, в сердцах у них светился…

Затем мудрец рассказывает про два пути в жизни, по которым идут все люди. Один из них «цветущий», «ровный».

Там слава громкая с трубами смертных ждет,

Там гордость на полях кровавы лавры жнет,

Там злато, там пиры, там прелести плотские;

Но в вечный мрак ведут веселости такие.

Взгляни,